Юрий Белов - Горькое вино Нисы [Повести]
Предчувствия не обманули глашатая. Один из семерых — Фрада взбежал по ступеням на возвышение, вырвал у него пергамент, потряс им над головой:
— Вот, видели? Не его воля! А ведь верно — не его! Наша воля с мощными расправиться, бедняка ради!
Он спрыгнул, нагнулся к навозной куче, ткнул в нее трубку пергамента, извозил и протянул глашатаю:
— Верни своему царю. Это наш ответ.
Толпа одобрительно загудела.
Гисташп вернулся ни с чем. Гаумата убит. Дарий уехал с войском усмирять Вавилон, Гутоссу увез с собой.
В Персиполе Гисташпа встретили холодно, будто и не отец царя царей, — видно, недоволен им Дарий, знали об этом. Прочли послание Дария, которое рассылали всем правителям, всем подвластным народам. Тут же Гисташп со своими людьми присягнул новому великому царю, своему сыну.
О Гутоссе старался не думать, выбросил из головы — боязно было думать. Кто ее знает, что она там наболтала про него Дарию… Приведет к повинности отколовшиеся было страны, вернется — не примется ли за отца? Может, еще узнает, что Мантравак тайно ездил в Мидию…
Но больше всего беспокоил Маргав: вести оттуда шли плохие. Об этом и проговорился Барлаасу, не удержался. Тот так и вскинулся весь, засветился, в глазах точно угольки, раздутые ветром, вспыхнули. Пожалел Гисташп — дернуло же за язык! — да поздно. Потому и насупил брови, засопел недовольно. А Барлаас наседал: что да как? Гисташп на расспросы отвечал скупо, осуждающе: народ, мол, такой — сколько ему добра ни делай, все не угодишь, живет в нем мятежный дух, законы попирающий, толкающий против воли царя и бога. Да только до добра эти бунты не доведут…
В это самое время и доложили ему, что прибыл гонец из Маргава — с важным делом к кави Гисташпу. Кровь ударила в голову правителя Парфии: надо же, в такой час! Но он успокоил себя: видно — судьба, все равно надо было решать…
— Впусти.
Гонец был в пыли, пахло от него лошадиным духовитым потом. Он молчал, стоя посреди комнаты, — велено ему было говорить с глазу на глаз.
— Говори. При нем говори, — разрешил Гисташп. — Это учитель мой.
Теперь уже было все равно, поздно было в прятки играть, теперь можно было щедро поливать медовой водой горькое дерево.
— Народ в Маргаве восстал против иноземного владычества, против мощных. И в самом Маргаве и вокруг — в Гуриане, в Рее, в Аргадине, в Араке… Все поднялись. Фрада ждет помощи от тебя, кави Гисташп, как договорились. Дарий грозится злобно. Если приведет он войско — одним нам не устоять.
Гисташп повернулся к Барлаасу — тот сидел, будто завороженный, не моргал даже, только глаза округлились, подергивались слезой, и он не сводил их с гонца.
— Фрада? — с трудом проглотив комок, застрявший в горле, спросил он и головой покачал, сам себя убеждая, что быть такого не может, и все же надеясь втайне на чудо.
— Фрада, гончар, — подтвердил гонец, не понимая, почему такое волнение.
А Гисташп уже без сожаления подумал, что пора кончать все это, но так, чтобы без следа, чтобы тень не бросить на себя, не опорочить в чьих бы то ни было глазах. Противен был ему теперь Барлаас. Постарел, сдал, не на одном вине проверено: вон как его проняло, слезы текут по щекам, по бороде, губы трясутся…
— Я еду в Маргав! — вдруг воскликнул Барлаас. — Сейчас еду. К Фраде.
— Завтра утром, — спокойно возразил Гисташп. — Вместе и поедете. Скажете Фраде: будет помощь. А сейчас давайте выпьем, обсудим все спокойно.
За разговором он был добродушен, щедр на посулы, хмель его не брал. Только — однажды недовольство исказило его лицо, — когда Барлаас спросил гонца:
— А знаешь, кто я?
— Не надо, — сердито остановил его кави, — приедешь, пусть сам Фрада представит тебя народу. Так будет лучше.
Когда гости ушли отдыхать, он велел позвать Мантравака.
Маг пришел быстро.
— В Персиполе я присягнул новому царю царей, Дарию, сыну моему. Завтра в Нисе тоже принесем присягу — и ты, и войско, все. Распорядись, чтобы приготовили, что надо. — Он замолчал, Мантравак терпеливо ждал. — Еще… — Гисташп запнулся, но только мгновение жило в нем последнее сомнение. — Еще надо тебе найти вождя карпанов, поклоняющихся богу-змее. Скажи ему, что Барлаас жив, что он здесь и завтра утром выезжает в Маргав. Я дам ему свой плащ, так будет вернее. Смотри, чтобы никто не видел тебя у карпанов.
Мантравак поклонился с достоинством. А Гисташп подумал, что и с ним придется расстаться: смерть — самая надежная хранительница тайн.
Дорога круто спускалась в темную еще ложбину. Внизу бежал по камням веселый ручей, пробивавшийся из земли чуть подальше. Почему-то его называли Золотым, хотя золото никогда здесь не находили. Склоны ложбины поросли высоким густым кустарником, ручей едва виднелся сквозь осеннюю пожухлую, пылью покрытую листву, слышен же был хорошо.
Кони тянулись к воде.
— Погоди, — сказал Барлаас спутнику. — Смотри — солнце встает.
Далеко, за краем земли, поднималось красное солнце. Было оно еще холодное, глаз терпел смотреть на него. Но вот оно выкатилось целиком — и покрыло все вокруг сначала рубином, потом золотом. Листва, только что темная, неживая, вдруг зазолотилась. Вода внизу блеснула лучисто.
— И вправду — золотой, — засмеялся Барлаас.
Со вчерашнего дня, с той самой минуты, как услышал он про мятежный Маргав, про Фраду, побратима своего, все перевернулось в душе. Понял он — вот этого и не хватало: скакать куда-то на коне, ощущать близость борьбы, быть с людьми, которым ты нужен. Новые песни рождались в нем — он радовался, что скоро споет их друзьям, Фраде… А книга… она подождет. Если и не успеет дописать, все равно люди сохранят то, что им надо. Да и не в слове сила — в деле. Теперь, после всех мытарств, он знал, что это такое — Доброе дело. Он ехал свершать его.
Барлаас тронул коня. Под копытами зашуршала, осыпаясь, земля.
В ручье остановились, отпустили поводья, дали коням напиться.
Тут и полетели на них веревки — сразу несколько. Две обвили, затянули петлей Барлааса, остальные скользнули по крупу коня и упали в воду. Сильным рывком его, выдернули из седла, поволокли по дну неглубокого ручья, вверх по берегу. С криком бежали по склону люди — он узнал тех, кто плясал на площади Нисы со змеями в руках.
Золотом сверкнул на солнце занесенный меч…
Вспугнутая пичужка выпорхнула из кустов, метнулась в небо и защебетала, защебетала…
5На столе у следователя Мамедова Сергей увидел свою белую тетрадь, и сердце его сжалось. Пропасть лежала между теперешней и той его жизнью…
— Садитесь, Сергей Федорович. — Следователь был, как всегда, спокоен, деловит. — Вы уж извините, я по долгу службы должен был познакомиться с этим. Ваше сочинение?
Сергей, не отводя взгляда от белой тетради, с которой столько было связано, кивнул:
— Мое, гражданин следователь.
Тот мягко сказал:
— Зовите меня Ата Союнович. Так лучше будет.
Сергей ничего не ответил, и на некоторое время в комнате настала тишина, только бумага шелестела под пальцами следователя.
— К делу это не относится, мне для себя понять хочется, — снова заговорил Мамедов. — Все так и было, как описано, документами подтверждено?
— Да как вам сказать, — пожал плечами Сергей. — Кое-что подтверждено. Но это мыслилось, как художественное произведение, мое, так сказать, восприятие…
— Я понимаю, — добро посмотрел на него Мамедов. — Вот Дарий, Камбис, Гаумата — все из истории. Шестой век до нашей эры. Так? А Барлаас — это имя я не слышал.
— Вымышленное лицо, — пояснил Сергей, не вдаваясь в подробности; о белой тетради говорить не хотелось, особенно в таком месте.
Но Мамедов не смущался его холодностью, доброжелателен был, вежлив, неуместно улыбчив. Ладонями разглаживал тетрадь, расправлял загнувшиеся углы. А услышав про вымышленное лицо, вроде даже обрадовался: может быть, подтвердилась какая-то догадка.
— А трагедия Ниневии? — продолжал он допытываться.
— Это все было. По «Книге Наума» написано. Переработал, конечно…
— А восстание в Маргиане?
— И такое было. Кстати, оно считается первым народным восстанием на территории нашей страны, подтвержденным документально.
— Смотри-ка….
Следователь был, казалось, заинтересован, но Сергею виделся во всем этом какой-то подвох, и он приглядывался к Мамедову, недоумевая и боясь сказать лишнее.
— Барлаас, я так понял, погибает на пути в Маргиану…
Закончив разглаживать обложку, Мамедов слегка отодвинул на столе тетрадь, но руки с нее не снял, словно раздумывал, кончать этот разговор и переходить к делу или еще уточнить что-то для себя неясное. И последнюю фразу он произнес так, что можно было и не отвечать, но Сергей вдруг сказал:
— Я хотел было этот эпизод убрать. Пусть бы Барлаас приехал в Маргав, сражался на стороне восставших и погиб во время штурма. А теперь думаю оставить как есть.
